Ленинградская бойня. Страшная правда о Блокаде - Страница 57

Для генерала Федюнинского это была совершенно новая задача. Всю осень его армия вела наступление в западном направлении, стремясь соединиться с частями, сражавшимися на Невском «пятачке». Теперь же войскам 54-й армии следовало перенести усилия в юго-восточном направлении, в район Тосно — Любани, оставляя защитников левобережного плацдарма предоставленными самим себе (остатки советских соединений были выведены на правый берег Невы, их сменила 10-я стрелковая дивизия).

Одновременно командующему 52-й армией с переходящими в его подчинение частями Новгородской оперативной группы предписывалось разгромить новгородскую группировку противника и освободить Новгород. На втором этапе предполагалось ввести в дело еще одну общевойсковую армию и 18–20 лыжных батальонов. На правофланговую 11-ю армию Северо-Западного фронта возлагалась задача нанести удар в направлении Старой Руссы и отрезать немцам пути отхода со стороны Новгорода и Луги. Приморская группа Ленинградского фронта должна была перейти в наступление в юго-западном направлении с выброской воздушных десантов и лыжных отрядов, чтобы не позволить не желающим пленяться частям противника драпануть через Нарву.

Таким образом, в основе замысла лежала идея перерастания контрнаступления войск Волховского фронта, Ленинградского и Северо-Западного фронтов в мощную стратегическую операцию с участием свыше 80 расчетных дивизий, в ходе которой намечался ввод в боевые действия новых сил и средств и полный разгром всех войск фельдмаршала Лееба.

Немецкая разведка внимательно отслеживала ситуацию. Ровно через десять дней после подписания директивы Ставки служба радиоперехвата зафиксировала появление на волховском участке крупного штаба, «который, по-видимому, должен взять на себя общее руководство наступлением противника». Интересно, что для тех советских командиров, которые имели понятие о радиосредствах, верным признаком предстоящей атаки противника являлось внезапно наступавшее радиомолчание; для немцев — возрастающая активность «засекреченных» переговоров об «огурцах», «коробочках» и «карандашах».

21 декабря 4-я армия освободила Будогощь. На другой день ее передовые части вышли к Волхову. Южнее, не встречая сопротивления, достигла реки полнокровная 372-я стрелковая дивизия прибывающей 59-й армии и в течение двух дней была истреблена собственным комдивом, иначе не скажешь. Начфин 372-го полка Н.Ф. Казанцев вспоминает, как опытные командиры, проведя разведку, предложили, не мешкая, ночным рейдом обойти противника через слабо охраняемый участок и утром разгромить его ударами с фронта и с тыла. Но дивизией-то командовали не они, а «прошедший школу Гражданской войны, имевший практику руководства полками и соединениями» (это согласно генеральским мемуарам), до армии работавший колхозным бригадиром (мемуары солдатские) полковник Н.П. Коркин.

«Командир дивизии не согласился и приказал окопаться до утра, — рассказывает Казанцев. — Потом отдал приказ наступать в 12 часов дня в лоб без артподготовки, и нашу дивизию на р. Волхов положили на 50 %. После этого дивизия отошла на свои рубежи… В этом бою наша сибирская дивизия потерпела полный разгром. Остались убитыми на льду Волхова около 4 тысяч боевых товарищей, и мы не в состоянии были их похоронить. Две тысячи раненых отправлены в госпитали. Замечательные были командиры, политработники и солдаты, преданные Родине.

20 декабря 1941 г. получили приказ отвести нашу дивизию в тыл на формирование. По существу, мы не воевали, а позорно отходили в тыл. В 12 часов ночи прибыла новая дивизия, заняла наши рубежи, и мы отошли в лес, на 3 км от переднего края. Тут командир дивизии майор Коркин допустил еще одну ошибку, приказав не трогаться до утра. Несмотря на протесты командиров полков, комдив категорически запретил отход с передовой до утра, сказав, что «сибирская дивизия не может позорно отходить, крадучись, ночью. Наши солдаты стойкие, смелые, не трусы, смеясь (!!!), пойдут с передовой открыто, маршем, только днем». (Колхозник, никаких сомнений!) 21 декабря 1941 г. командир дивизии вызвал всех командиров полков и приказал им идти колоннами по шоссейной дороге на Гладь, где будет получено пополнение. В 10 часов утра наша дивизия двинулась. Командир дивизии во главе со штабом, командирами полков и комиссарами, верхом на лошадях, повели дивизию походным маршем с передовой. Полки шли на марше общей колонной среди белого дня. Немцы обнаружили это и выслали 3 бомбардировщика и 2 истребителя, которые начали нас бомбить. А колонна все двигалась по шоссе, и ни один офицер не подал команды, чтобы спасаться, хотя с обеих сторон был лес. Видимо, на самолетах кончились боеприпасы, они совсем обнаглели, низко спускались и стали нас «лыжами давить». «Спасайтесь!» — закричал, наконец, какой-то офицер из зенитчиков, стоявших в лесу. Сначала отдельные группы, а потом и все хлынули в лес».

Коркина с должности сняли, чтобы через два месяца дать ему другую дивизию. В конце концов, в глазах начальства плох не тот командир, который бессмысленно теряет людей, а тот, который, жалея солдат, смеет свое суждение иметь и приказы начальства обсуждать.

22—26 декабря немецкие войска заняли оборонительные позиции на западном берегу реки. Советские части сумели захватить три небольших плацдарма севернее Грузино и в районе устья реки Тигода, которые из-за малых размеров и открытого характера местности не могли служить для накапливания сил и дальнейшего развития наступления. Атаки с целью расширения этих плацдармов цели не достигли. В свою очередь, немцам удалось удержать за собой два значительных плацдарма: у Киришей и Грузине Армия Федюнинского к 28 декабря потеснила противника за железнодорожную линию Мга — Кириши.